Чистая вода - Страница 41

– Если ты меня обманываешь, ты и доктора обдурить мог, – коротко прокомментировал все это Германсен.

Но почему он тогда оставил Юна в машине, одного, без охраны? Непонятно.

– У них Рождество, – сообщил Германсен, вернувшись. – Горы еды, все украшено. Хотя затхлостью несет, брр…

Полицейский выглядел уже не столь безупречно, как вначале. Галстук его лежал в гостинице, а он переоделся в куртку-анорак и горные сапоги; на щеках выросла щетина.

– Этот старик, владелец завода, тот еще тип. А хозяйство ведет одна из его дочерей?

– Да.

– Вот терпение у человека! Я хочу осмотреть завод. Это он там, внизу?

Пустые вешала для рыбы раскинулись по белым холмам, словно сеть с крупными ячеями. Там внизу было темно и ни души – вечер накануне рождественского сочельника.

– Да. Но мы не имеем права туда заходить.

– Право – это мы, Юн, не забывай! Пошли?

– Не хочется.

Полицейский уже вылез было из машины, но сел обратно.

– Вот это уже любопытно, – сказал он, подначивая. – Ты не хочешь, чтобы я что-то увидел? Что именно?

Не мог же Юн ответить, что не хочет смотреть, как это ничтожество будет бухать своими сапогами по святому для него месту, по его прошлому. Он промолчал.

По колено в снегу они спустились вниз. Снег не чистили несколько дней – занесло и причал у темно-зеленой воды, и лодки. Ворота в солильню были заперты, но Юн отомкнул замок ножом. Они прошли через сарай для шкерки, поднялись наверх, в бондарню, сквозь запахи и образы прошлого дошли до окна на юг и выглянули в него.

– Красота, – сказал полицейский.

Внизу громоздилось заваленное снегом старье: бочки и ржавые поддоны, ободранные стоянки ярусов, груды шестов для вешал и рыбоделы. Мол и стесанные белые острова лежали в черной воде моря, отороченные пеной. Облака висели высоко и в то же время близко, как театральные кулисы, и вместе с тонкой снежной пеленой образовывали огромную стеклянную крышу. Мимо медленно пролетали гаги.

– У них нет даже приличной фотографии Лизы, – кипятился Германсен. – Можешь себе представить?

– Есть. Они не захотели показывать ее тебе.

– Все равно. Похоже, они и при жизни не желали ее видеть, а теперь рады раз и навсегда вычеркнуть из памяти. У меня по ходу дела обычно складывается образ жертвы, но в этот раз никак не получается, просто беда.

Юн не любил подобных лирических отступлений; ему не нравился низкий проникновенный голос полицейского и то, что он своими черными глазами с восторгом и интересом смотрит вдаль, как обычный турист, тогда как ему нужно охватить сейчас судьбу человека во всей ее полноте. Нет, Юну не нравилось здесь.

– Холодно, – сказал он, поеживаясь. – Пойдем?

– Нет, пока не пойдем. Германсен и не думал торопиться.

– А эта дверь куда?

Он показал на дверь в обращенной к острову стене, она вела к слуховому окну: прежде здесь с помощью лебедки тянули ваеры, когда надо было загонять под вешала вагонетки, чтобы сгружать в них сушеную рыбу. Полицейский открыл засов и распахнул дверь.

– Идеальное тайное укрытие, – сказал он. – Наверно, отсюда вы следили за ее отцом?

Что за дверь? Юн не помнил. Он оттолкнул полицейского и сам посмотрел на хозяйский дом, возвышавшийся на взгорке напротив. За занавесками неясно виднелись елка и какие-то тени, спешившие по делам. На втором этаже можно было даже различить узор на обоях – он узнал Лизину детскую…

– Кто этот старик? – спросил полицейский прямо у Юна над ухом.

– Бондарь.

Старик втащил в прихожую хозяйского дома ящик с рыбой и запер за собой дверь. Юн мысленно перебирал страницы тягостных воспоминаний.

– Юн, ты вообще не любитель говорить, но сегодня из тебя слова не вытянешь. Тебя что-то мучает?

– Ничего.

– Юн, да что с тобой?! Расскажи-ка мне о чердаке. Для чего нужны инструменты? Вот, например, этот нож.

– Клипфискный.

– А это что?

– Кухтыль. Раньше бочки использовали как буи.

Но Юн по-прежнему был далеко. Он видел, как Лиза в своей комнате встала с дивана и подала ему знак «я не могу прийти»…

– Пойдем прогуляемся, – приказным тоном произнес Германсен.

Они спустились, вышли на причал, постояли немного в снегу.

– Ферма по разведению рыбы – вон там – тоже принадлежит Заккариассену?

– Нет, он не хочет рыбу разводить. Это молодых ребят хозяйство.

– Юн, сколько же ты здесь не был?

– Месяц… ну два.

– А до этого?

– Два с половиной года.

– С тех пор как уехала Лиза? Юн кивнул.

Полицейский оставил щекотливую тему и перешел к подробностям рыбацкой жизни. Юн нехотя посвятил его в тайны лова оснащенным неводом и поведал о стадиях засолки, рассказал о заветных рецептах приправ, о пинагоре и сушеной рыбе с брюшком. Возвращаясь на чердак, они успели поговорить о погоде и судах, о том, как рыбаки живут в море и как швартуются в их гавани.

– Во что ты был одет, когда виделся с Лизой в последний раз?

Он не помнил, когда в последний раз встречался с Лизой (по его версии для полиции), поэтому сказал, что не знает.

– У тебя пропало кое-что из одежды. В частности, твой любимый свитер. По словам Элизабет, ты носил его не снимая и зимой, и летом, пока он не… пропал?

Юн помнил этот свитер: старый, драный – настоящее тряпье.

– Я его выбросил, – сказал он. Полицейский кивнул.

– Когда ты видел Лизу в последний раз, на ней была та одежда, которую вы нашли под камнем? Зеленое пальто с высоким воротником, серый свитер, шерстяной шарф домашней вязки в сине-черную полоску, брюки с прорехой на левом колене, да еще полотенце и сумка…