Чистая вода - Страница 29

– Я слушаю.

– Я перестала бы наконец брюзжать и киснуть, и мы зажили бы как все нормальные люди. Но все упирается в тебя. Помнишь, после маминой смерти? Мы остались одни, и ты был еще совсем несмышленыш, но меня как корежило, я не могла тебя видеть. Помнишь, я притворилась, что не заметила, как ты свалился в колодец?

Они поравнялись со школьным автобусом, к нему гурьбой бежали ребята. Элизабет улыбнулась и замахала им. – Грустно их бросать, конечно. Я считаю их почти своими. Наверняка я сильнее привязана к острову, чем мне кажется. Ах, Юн, надеюсь, тебе никогда не придется пережить такого – знать, что люди тебя предают, и все равно доверять им, потому что ты не можешь иначе… Это ужасно.

Юн прочитал вслух надпись на стене, что Лизы нет в живых.

«Буквы зеленые», – мысленно удивился он.

– Кошмар, правда? – сказала Элизабет. – Мы обсуждали это сегодня на педсовете. Надеюсь, не твоих рук дело? Ты в последнее время постоянно Лизу вспоминаешь.

– Нет.

– Я тоже так подумала. Сначала хотели в полицию заявить, но потом решили смыть все потихоньку, и дело с концом. Стоит из такой истории раздуть шум, тебе же боком и выйдет.

Их окружили малыши, чтобы вместе идти домой, и маленькая девочка взяла Элизабет за руку и начала полный драматизма рассказ о скакалках.

Юн замер на месте в полном отчаянии. Сунул сестре пакеты, сказал, что догонит ее, кинулся в телефонную будку и набрал номер конторы ленсмана. Никто не отвечал. И пока он слушал гудки на другом конце провода, Элизабет со своими спутниками шла по отражению букв на дороге. Юна дважды вырвало.

Через некоторое время он снова набрал тот же номер – бесполезно. Набрал другой. Наконец ленсман поднял трубку.

– Заккариассен подал на меня заявление еще раз? – спросил Юн, задыхаясь.

Ленсман с трудом сообразил, о чем речь. Юн звонил ему домой и, видимо, оторвал от ужина.

– Нет, – сказал он, помолчав. – А почему? Ты снова у него был?

– Не был.

– Понятно. Зачем тогда звонишь?

Этого Юн и сам не знал. Он мог только повторить свой вопрос. Ленсман тяжело вздохнул.

– Он забрал свое заявление. Ты об этом хотел меня спросить?

– Э-э… да.

– Без объяснения причин. Ты ему не угрожал?

– Нет.

– Очень надеюсь. Юн, не нравится мне, что ты не хочешь говорить со мной начистоту.

– Я говорю начистоту.

– Тогда что все это значит?

Юн снова почувствовал себя кругом виноватым.

– А стены в школе ты испоганил?

– Нет.

– Послушай меня, Юн. Я не знаю, преследовал ты старика или нет, теперь это не важно, он забрал свое заявление. Но я прошу тебя: пойди сейчас домой и поговори с Элизабет обо всем, что тебя мучает. Она догадывается, что ты затеваешь.

Он пошел не домой, а по главной дороге на север, прочь из деревни, подальше от людей. Комья земли на полях, стоящих под паром, напоминали мотки колючей проволоки. На раскисших лугах лежали еще не поднятые темно-серые вешала для сена. Теленок стоял на снежном островке и мычал. Тут и там ржавели остовы машин. Жизнь не должна быть такой. Сил его больше не было.

Он сошел с дороги и зашагал через поля, описал дугу в южном направлении и оказался у приемной врача. Тот уже снял халат и собирался домой.

– Я плохо вижу, – выдохнул Юн, ловя ртом воздух.

– Плохо видишь?

Но врач не засмеялся. Юн не ипохондрик, у него нет привычки заходить к врачу «просто так». Те несколько раз, что он был здесь, его всегда приводили насильно.

– Прошу в кабинет, – сказал доктор.

Юн начал рассказ с утреннего происшествия. Он выходил с родственником в море искать снасти, но был как слепой, ничего не видел буквально под носом, все Франк высмотрел. Правда, они почти ничего и не нашли.

– Наверно, он лучше знал, где искать? – предположил доктор.

Юн не отрицал этого.

Он стоял у черты и читал буквы в таблице на противоположной стене и видел все: и одним глазом, и вторым, и двумя вместе, даже «w» и «z» на нижней строчке. Они с врачом снова вернулись за стол.

– А вообще как ты себя чувствуешь? Мигрени по-прежнему мучают?

– Нет. Очень редко.

– Ночью спишь?

– Да.

– Лекарства свои пьешь?

Юн заерзал на стуле. В этом кабинете за его жизнь сменилось много докторов, к лекарствам все они относились по-разному, и он не мог сразу сообразить, какой ответ устроит нынешнего.

– Э-э… нет, – наудачу произнес он.

– Ну и как, нормально?

– Да…

– Отлично. У нас тут есть некоторые чуть ли не с лекарственной зависимостью… Итак, Юн, что ты хотел мне рассказать? Говори.

Юн шел не на исповедь, просто хотел проверить, все ли в порядке со зрением, но зачем упускать такой шанс?

– Я забываю.

– Что?

События последних двух лет. Детство, юность, работу на стройке и в море он помнит во всех подробностях: пейзажи, лица, погода. Но то, что происходило в последних два года, буквально выпало из памяти, а теперь иногда – Юн это не контролирует – всплывает в ней, но фрагменты склеены неправильно, на эти воспоминания нельзя полагаться.

– Симптомы шока, – сказал доктор и пожал плечами. – Наверно, ты пережил горе два года назад?

Юн не мог придумать ничего, кроме бегства Лизы в Копенгаген и ее отъезда с острова, но вслух не сказал.

– Тут в карте написано, что мой предшественник поставил тебе диагноз «депрессия» и хотел направить к специалисту, но, как я понимаю, ты отказался.

Юн кивнул.

– Мы уезжаем, – сказал он.

– Вот как… Тебя это огорчает?

– Да. И…

– Говори, говори. Я здесь именно для этого.

– Элизабет не хочет брать меня с собой.