Чистая вода - Страница 18

– Да, я могу достать, – ответил Юн. Георг улыбнулся и задумался.

– Послушай, парень, – сказал он серьезно. – Какая у тебя самая большая мечта?

– Спасти кого-нибудь, – брякнул Юн, не подумав, что выдает свою тайну. Но вопрос водолаза преследовал другую цель – рассказать, что лично его сокровенная мечта проста: получить с Юна обещание, что он больше не будет путаться под ногами и мешать им. В благодарность Георг готов забыть про компрессор. Расплатились за него из муниципального бюджета, но Юн сам понимает… Договор?

– Хорошо, – согласился Юн. – Договор.

– Отлично. Тогда давай сегодня простимся и расстанемся.

– А как же селедка? Я принесу ее утром!

Что-то нечисто было с этим уговором, и Юн ухватился за первую же пришедшую в голову идею.

– Нет, нет, – запротестовал водолаз, – это лишнее. Не хочется затруднять тебя.

– Да мне не сложно.

– Нет, конечно, это хлопотно. Я сам куплю.

– Сам ты не купишь. Ты здесь никого не знаешь и понятия не имеешь, как это делается.

Водолаз улыбнулся.

– Ну раз ты настаиваешь… Я тебе заплачу, конечно. И если уж зашел такой разговор, у меня есть еще одна просьба: если тебе захочется что-то кому-нибудь рассказать о нас и о здешней работе – я, мол, своими глазами видел, ты… не делай этого, ладно? Или хотя бы дождись, пока мы уедем.

– Почему?

– У нас тут были кое-какие проблемы. И новых нам не надо. Мы все сделали и хотим спокойно уехать.

– Хорошо.

– Вот и славно. Я понимаю, что ты считаешь меня мерзавцем. Я обращался с тобой не лучше остальных, это правда, но выгнал тебя Римстад, я за тебя просил.

Юн кивнул и спросил:

– А почему я не должен говорить о том, что видел? Георг уставился на него шальными глазами, его трясло от злости и бессилия, как тогда у дома Юна, когда он не знал, по какой дороге идти.

– Мы же договорились! – завопил он. – Секунду назад! Юн запоздало улыбнулся.

– Договорились или нет?

Юн продолжал молча улыбаться. Водолаз взмолился:

– Ты ведь настоящий псих, да?

– Тебе виднее. Раз говоришь, значит, так и есть. Георг смотрел на него так, словно надеялся выжечь взглядом все больное, гнилое и обнажить чистую и подлинную сущность Юна – он хотел получить ответ. Но его не последовало. Ничему не суждено было произойти – ничего и не произошло.

Они молча любовались величественным ландшафтом. Его меланхолическое очарование открылось водолазу лишь теперь. До сих пор Георг только работал, работал и дальше собственного носа ничего не видел, а красоту заметил, когда пришло время уезжать и пейзаж окрасился в глубокие тона разлуки. Они будоражили, как безумие. Юн чуть не заплакал. И подумал с ужасом, что давным-давно не навещал горемычного Нильса, не водил его посидеть на камнях и посмотреть на чаек. Бедный старик тянет лямку своей несчастной жизни, всеми забытый, слабоумный. Завтра же утром надо будет проведать его, пока и он не исчез, последнее звенышко прежнего уклада островной жизни, который Юн так мечтал вернуть.

В лагере их ждал Пол в галстуке и джинсовой куртке. На крышке резервуара стояли бутылка шампанского и стаканы. До вечера они так и сидели здесь, пили, приглядывались к вентилям, болтам и спайкам, проверяли, не подтекает ли где, не свистит ли. Но все было в полнейшем порядке.

9

Сухой фён налетел на остров внезапно, как осенний пожар. Побуревшая трава всю дорогу колыхалась под ногами Юна, шагавшего на север, на рыбзавод, чтобы купить селедку. У него началась мигрень. Он шел и думал об их старом коте: из-за ревматизма этот некогда бравый хищник лежал пластом, лишь светлыми весенними вечерами нет-нет да и вспомнит молодость. Юн прикидывал, нельзя ли приспособить доходягу к делу. Теперь, когда у него созрело столько новых планов, кот мог пригодиться для их осуществления.

А планы действительно переполняли Юна, и он уже успел забежать к Нильсу с Мартой и пообещал зайти в гости попозже вечером. За старика ему теперь нужно держаться как за соломинку, а то с работы выгнали, и вообще вокруг все разваливается.

И хорошо вновь оказаться на рыбзаводе. Насколько Юн помнил, он не был здесь ровно один год и один день.

Два одномачтовых судна стояли у причала и выгружали улов. Все вокруг было залеплено селедочной чешуей: пристань, ящики, краны. Она блестела на людях и лодках, как в те легендарные времена, лет пятнадцать–двадцать назад, когда остров купался в деньгах. И как и тогда, жизнь сегодня била ключом. Белые крашеные столы были отданы под засолочную; мужчины и женщины в запачканных кровью передниках потрошили и резали, разделывали и солили рыбу, промывали ящики, наполняли ванны тузлуком и катили куда-то бочки по мокрому бетонному полу.

Приход сельди все еще был настоящим потрясением в жизни острова, сонно шедшей по ежегодному кругу. Люди бросали свои дома, останавливали тракторы, отвлекались от ремонта дорог и строительства, чтобы натянуть на себя белые передники и видеть только селедку и соль час за часом и день за днем в течение одной-двух недель, в зависимости от того, как быстро власти поймут, что квота на вылов давно исчерпана.

Юн едва успевал здороваться. Он знал тут всех, и ему приятно было слышать смех, громкие разговоры, звук льющейся воды, тарахтение лодочных моторов, бормочущее новости радио, смотреть на погрузчик, перевозивший на причале посолочные чаны. Ревели краны; гулко стучали пустые ящики; над лодками и заводом галдящей тучей висела стая птиц.

Он вернулся. Так выглядела жизнь в его мечтах и воспоминаниях.

Юн поднялся на чердак, к бондарю, и в нос ударил запах свежих сетей, новых просмоленных бочек и старых, несмоленых, потемневших от воды, соли и ржавчины; запах кухтылей, водорослей, прогорклого печеночного жира. Полумрак здесь был наполнен грохотом, стуком, криками чаек, вечно кружащих в открытом проеме люка. Юн вернулся в свое детство, увидел цельный и надежный мир.