Чистая вода - Страница 12

– Ну.

– Тогда мигом в машину, пока нас не смыло.

Несколько сот метров по шоссе к югу – и они свернули на проселок, старый, разбитый колесами, кое-где подтопленный подземными ключами. Раньше он шел до соседнего острова, но оттуда всех давно выселили, и с прошлой зимы, когда во время шторма льдом снесло мост, дорога заканчивалась у большого хутора и домика на отшибе, где жили Юн с Элизабет.

Он вертел в руках ее фотоаппарат и делал вид, что не слышит, как она костерит погоду. Только сказал: «Дальше», когда она притормозила у большого хутора. Марит нехотя подчинилась.

Кругом все было черно: что ночь, что небо, нигде не светилось ни окна, ни лампы. Чем дальше они ехали, тем хуже становилась дорога. Последний отрезок пути, вниз под горку и через перелесок, они едва одолели. Журналистка несколько раз останавливалась, но куда денешься, тут не развернуться, а Юн все «дальше» да «дальше».

Когда они наконец добрались до цели, Юн принялся медленно и обстоятельно рассказывать, как теперь разворачиваться, чтобы не сдавать в темноте задним ходом по мокрым камням. Все объяснив, он остался сидеть в машине, не собираясь, похоже, из нее вылезать. Марит избегала его взгляда.

– Боишься, – сказал он. И с удовлетворением увидел, что она закусила нижнюю губу. То-то: здесь его мир, единственная точка на земле, где он всесилен.

– Не надо было мне ехать сюда, – выдохнула она.

– Да уж, – ответил Юн. – Не надо было.

Они слышали, как стучит по крыше дождь. Ее руки с накрашенными ногтями крепко сжимали руль, а взгляд ни на секунду не отрывался от дворников, тщетно боровшихся с потоком воды.

– Я пленница, правильно понимаю?

Понимать происходящее следовало как попытку Юна пошутить, но этого он ей не объяснил и вообще ничего не ответил. Ему так редко выпадал шанс пустить в ход царственную властную улыбку, отточенную долгими часами упражнений перед зеркалом, что Юн хотел растянуть удовольствие подольше: она не действовала ни на Элизабет, ни на кого из знакомых, только на новенького. И Юн наслаждался.

– Я этого не выдержу, – сказала она. – Уже сделай что-нибудь.

Юн молчал.

– Чего ты хочешь? – закричала она.

Он открыл рот, но тут же закрыл его и еще немного посидел молча. Потом с достоинством переложил фотоаппарат ей на колени, распахнул дверцу и вылез. Она резко потянулась и тут же заблокировала машину изнутри. Стала разворачиваться, но не сумела. Тыркнулась вперед, назад, но в конце концов опустила стекло и стала слушать команды Юна. Под его диктовку машина развернулась, но вдруг дернулась и остановилась. В окно он видел, что журналистка в немом ужасе уперлась лбом в руль.

– Не надо бояться, – сказал он.

Она встрепенулась, завела мотор и газанула вниз по взгорку.

Юн не был дурным человеком. Он держал в своих руках жизнь этой женщины, но не оборвал ее. Даже пальцем не тронул Марит. Власть нужна ему не для того, чтобы делать зло. В своих снах, где все его деяния были значительны и исполнены смысла, он совершал добрые поступки, одаривал нуждающихся, защищал слабых, освобождал пленников из темниц – вообще-то все томились в неволе, за зримыми или незримыми решетками. Тот вечер закончился сказочно.

Когда он вошел, Элизабет сидела одна и вязала. Он вытер волосы полотенцем.

– Кто тебя подвез? – сразу спросила она.

– Ханс, – ответил он, повысив голос. Включил камеру и поймал в объектив Элизабет.

– Убери, – сказала она. – Ты же знаешь, я этого не люблю.

Он засмеялся, продолжая снимать.

– Юн! – прикрикнула она. – Я не знаю, что сейчас сделаю.

– И не делай, – откликнулся он. – Сиди тихо и вяжи.

– Я не люблю этого, говорят тебе!

Не выключив камеру, он с полотенцем на голове уселся в качалку.

– Ханс? – спросила она удивленно. – Что же он не зашел?

– Не знаю. Думаю, домой спешил, к жене.

– Не остри. Он всегда заходит на минутку, если оказывается поблизости.

– Ну-ну.

– Ты ведь наврал, да?

Юн медленно раскачивался взад-вперед и не отвечал.

– Ты пока в кадре, – напомнил он и кивнул на камеру.

– Кто тебя подвозил? – крикнула она. – Отвечай, придурок!

– Я же говорю – Ханс.

– И где ж ты его встретил, позволь спросить?

– У Гринды.

Он знал, что перешел границу допустимого, и напружинился, готовый прыгнуть и спасти камеру, если сестра слишком разбушуется.

– Мерзавец, – сказала она. Конечно, помянуть Гринду было с его стороны подло, это подтверждало справедливость худших опасений Элизабет: что на горизонте замаячила новая соперница. – Свинья ты, так и знай! И выключи эту дурацкую камеру, я ее сейчас разобью!

Юн вошел в раж. Обычно он не унимался, пока не доводил Элизабет до слез, исступления или пока она не убегала из дома. Но сегодня внезапно послышался шум мотора. Фары обшарили окна, и у дома остановилась машина.

Брат с сестрой переглянулись. Лицо Элизабет стало непроницаемым. Юн выключил камеру.

Они ждали, но никто не заходил. Наконец Юн сам вышел на улицу.

– Это Ханс, – заявил он, вернувшись.

– Да? – сказала Элизабет сухо и равнодушно, как благоразумная учительница. – Что же он не заходит?

– Он спрашивает, можно ли ему помыться у нас в душе.

– В душе?

Смысл вопроса дошел до нее не сразу.

– Да, – участливо продолжал Юн, запоздало сообразив, что это удар ниже пояса, а делать сестре так больно он вовсе не хотел. – Он пьян в стельку. Ему нужна помощь.

– Я этого развратника обихаживать не стану, – тихо произнесла Элизабет. – Хочешь, мой его сам, не хочешь – пусть там сидит.